ПЕПЕЛ КЛААСА СТУЧИТ В МОЕ СЕРДЦЕ
В какой-то газете прочитала: для одних это были пятилетки, стройки коммунизма, энтузиазм, для других – ночные аресты, пересыльные лагеря, а потом… белые листочки: «реабилитирован за отсутствием состава преступления»…
Для меня это навсегда останется загадкой: как кому-то удавалось НЕ ЗНАТЬ, НЕ ВИДЕТЬ, НЕ СЛЫШАТЬ ночных звонков в соседнюю квартиру, грохота сапогов по лестнице. Отворачивались они, что ли, проходя мимо воронков у подъезда? И не они ли потом так же бесшумно занимали опустевшие квартиры?
Что это было? Массовый террор, переходящий в массовый психоз с последующим коллективным презрением? Или наоборот: сначала психоз, а потом террор? Впрочем, черт с ними, с глухонемыми.
Были еще и третьи. Те, кто подписывал ордера на аресты, те, кто пытками и мучениями вынимал из своих жертв бессмысленные признания, те, кто «приводил в исполнение» приказы о расстрелах. Те, кто – как это у нас интеллигентно называется – «нарушал социалистическую законность». Сколько их? Сколько требовалось людей, чтобы стряпать эти грязные «дела», гнать по этапам и охранять, содержать, в конце концов, эти бесчисленные лагеря? Где они?
Говорят, что живет под Ленинградом человек, который лично расстрелял Николая Гумилева. В 1954 году его «перевели на другую работу», в Архангельск. Угадайте, дети, что он там делал? – Правильно. Сажал кукурузу. И стал ведущим специалистом по выращиванию кукурузы в условиях севера. С тем и приехал в Ленинград. Заведовал кафедрой. А теперь угадайте, в каком году он ушел на пенсию? Вот именно, в 1961 г. У него персональная пенсия, дача с парничками, хорошо пристроенные дети и внуки – он пенсионер союзного значения!
Если это всего лишь легенда, то мне еще страшнее.
Месть, как и ненависть, бесплодное чувство. Именно поэтому много веков назад человечество отказалось от самосуда и передало право вершить суд государству. А если государство не исполняет этого своего святого долга? Если, являясь держателем контрольного пакета акций на правду, оно отпускает нам ее порционно?
С высокой трибуны прозвучали две страшные цифры: 1937–1938. Следует теперь ожидать потока разоблачений, которые будут строго держаться в указанных временных рамках. Да уже и началось. В «Огоньке» опубликовали письмо Федора Раскольникова к Сталину. Сверим с тем захватанным машинописным листком, который долгие годы ходил по рукам: надо же, почти всё. А когда будет ВСЁ?
УМОЛЧАНИЕ УРАВНИВАЕТ ЖЕРТВУ И ПАЛАЧА.
Долгие годы не произносили – будто и не было – имен Мандельштама и Хармса, Тухачевского и Николая Вавилова. Потом стали просачиваться скудные сведения – по строчке, по дате, – и мы читали, горько усмехаясь: умер в 1937 году. Еще пару лет: реабилитирован посмертно. Уже теплее. Незаконно репрессирован. Совсем близко. Да что Вавилов, если молчали о гибели целых народов! И вслед за этим, искалеченным, подрастало следующее поколение, поколение «детей врагов народа», затравленное, запуганное до того, что страх проел им кожу до генов и нам передался. Поколение, которое с завистью смотрело на братские могилы, могилы солдат, погибших в последнюю войну: у них и этого не было, не было отцов, павших смертью храбрых, погибших с честью, защищая свое Отечество. Что защищали они в лагерях, лишенные ВСЕГО? За что, какой смертью пали, не оставив детям даже своего честного имени?
…И как вечный огонь, как посмертная слава,
Штабеля, штабеля, штабеля лесоповала…
(На тревожный вопрос о судьбе одной забытой русской писательницы я ответила: нет, нет, не волнуйся, она умерла естественной смертью, в блокаду.)
Месть – бесплодное чувство. Смешно и нелепо представлять, как их будут выволакивать с их персональных дач, этих монстров, бывших следователей, охранников, палачей, старых, гнусных и жалких монстров, – с кем судиться?
НО ПРЕСТУПЛЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ НАЗВАНО ПРЕСТУПЛЕНИЕМ!
Мало, безумно несправедливо, бессмысленно мало печатать сейчас в «Огоньках» и «Юностях» печальные мартирологи погибших бесславной и страшной этой смертью. До тех пор, пока Варфоломеевская ночь, растянувшаяся почти на два десятилетия, будет скромно называться «нарушением соц. законности», кровавые убийцы, банда палачей – «людьми, оказавшимися у власти», а их прихвостни, холуи, «исполнители приказов» – персональными пенсионерами, до тех пор не поднять нам страну из этой пропасти лжи и позора.
Есть в истории прецедент – Нюрнбергский процесс.
Высший смысл его – даже не в осуждении военных преступников, не в историческом решении: за преступление отвечает как отдавший приказ, так и исполнивший его, – но в том очищении, которое он принес немецкому народу. И только после такого суда, как вышедший из тюрьмы на свободу, принявший искупление человек, могут они честно – не знаю, насколько спокойно – смотреть в глаза всему миру.
Меня спросили: а где, в каком городе поставила бы я памятник жертвам сталинского террора? И из самых глубин души, как отзвук той боли, которую я приняла на себя с рождения, вырвались слова:
– Да в каждом городе!
Да, в каждом. Как в каждом городе горит вечный огонь неизвестному солдату, так пусть и в каждом городе стоит памятник невинно убиенным, пусть так же стоит у него траурный караул и так же лежат цветы, пусть наши дети так же знают и помнят их имена, и пусть земля горит под ногами их убийц!
Месть – бесплодное чувство. Но, еще не умея читать, я повторяла сто раз слышанные от матери слова: ПЕПЕЛ КЛААСА СТУЧИТ В МОЕ СЕРДЦЕ!
Пусть не будет сердца, обойденного этим страшным знанием, которое, как смертельную болезнь, носили мы в себе все эти годы.
Когда я заходилась от гнева, услышав известную всем фразочку: «При Сталине был порядок», – я натыкалась на гнусную понимающую улыбочку – у вас, наверное, кто-то пострадал.
Да, пострадал. Отечество мое пострадало, и из тела его до сих пор сочится кровь от нанесенной ему в то лихолетье раны. И только правда, подлинная, не санкционированная поштучно, с болью вырванная правда сможет залечить ее.
А пока… Пока мы все еще мечемся в поисках доморощенных объяснений: кто пеняет на судьбу и рабский русский характер, кто на «административную систему», которая очевидно, как плесень, появилась от сырости, кто, по старой привычке, ищет «врагов». Только сейчас не модно слово «вредители», теперь говорят «масоны», «сионисты», ну и как повелось – евреи. Господи, да все мы здесь одним миром мазаны, одной бедой спаяны, все мы тут «пострадавшие, а значит, обрусевшие»…
Вот тут затеяли требовать суда над виновниками разрушения храма Спасителя, и других при этом попрекают, что они-де не хотят поименно.
Хотим. И не меньше их, и раньше их. Поименно. Но только всех. И еврея Кагановича, и грузина Сталина, и русского Ежова. И избави нас Бог, чтобы опять – выборочно.
Покаяние… Ввел Тенгиз Абуладзе это слово в нашу историю. Что ж, все верно в его фильме. Только вот не покаются они сами, уважаемый Тенгиз. Не покаются. Потому что есть логическая цепь, в которой пропущено одно звено: преступление-наказание – и тогда только – покаяние.
И только тогда, когда будут названы истинные виновники – с помощью специального расследования, при обнародовании всех архивных документов, с показаниями свидетелей – они еще есть, – только тогда, когда мы получим ЮРИДИЧЕСКОЕ и НАУЧНОЕ объяснение тому, что происходит в нашей стране, и не только в 1937–1938 годы, а начиная с 1917 и до наших дней, когда мы узнаем, что же такое случилось с партией большевиков, что она допустила весь этот ужас, – мы только тогда поймем, что надо изменить, чтобы навсегда, на 20 поколений вперед исключить возможность повторения.
Только с чистой совестью, с чистыми руками, только прошедший через искупление народ сможет сбросить с себя гнет греха и страха и воспитать следующее поколение свободным, не деформированным ложью и двусмысленностью, дать своим детям право без стыда и горечи оборачиваться в прошлое, – только тогда они смогут так же честно смотреть в будущее!
Елена Зелинская
Бюро КДД «Эпицентр»
Источник: http://zelinskaya.info/merkurij-vypusk-4/