Дело группы «Колокола» в Ленинграде 1965 года – первый крупный политический процесс, проведенный послехрущевской администрацией, до сих пор малоизвестный широкой публике. В этом деле смешались характерные черты политических дел обеих эпох нашего управления.
Хотя зарождение группы «Колокола» относится к 1962 году, когда два инженера, выпускники Ленинградского Технологического института имени Ленсовета Валерий Ронкин и Сергей Хахаев написали книгу «От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата, вокруг которой и сложилась эта группа, для понимания истоков дела следует обратиться к студенческим годам будущих участников процесса. Дело в том, что большинство участников в свое время принадлежало к составу рейдовой бригады комсомольского патруля своего института и было тесно связано с этой организацией. Организации комсомольского патруля были созданы в Ленинграде в 1954 году в целях борьбы с уличной преступностью; они числились при соответствующих комсомольских комитетах, вся их деятельность носила характер совершенно внезаконный и никем не регламентировалась. Через некоторое время часть организаций выродилась в систему общественных повинностей и прекратила существование, но некоторые остались, превратившись в более или менее постоянные и независимые образования из добровольцев. Такая бригада в 40-60 человек и сложилась в ЛТИ в 1955-59 гг., она и послужила основой будущей организации. Штабу рейдбригады в какой-то мере удалось подавить тягу к безнаказанному насилию, свойственную такого рода учреждениям, и создать систему норм и идеологических принципов, позволивших придать работе в патруле более чем полицейскую ценность и привлечь к участию студентов с выраженной склонностью к общественным проблемам.
Кому неизвестно, что 1956-59 гг. были годами поисков ответов на вопросы, поставленных докладом Хрущева на ХХ съезде, и прежде всего на вопрос о необходимости или случайности происшедшего, который рассматривался как вопрос о ценности социалистических принципов как таковых. В эти годы администрация Хрущева определенно завоевала некоторое доверие, а деятельность в общественных учреждениях стала привлекательной для молодежи надеждой на воплощение новых принципов. Рейдбригада, не имевшая никаких связей с прошлой эпохой, была прекрасным полигоном. Полученный в патруле опыт и лег в основу мировоззрения группы «Колокола». Через организацию патруля прошли будущие члены группы: Валерий Ронкин, Сергей Хахаев, Владимир Гаенко, Вениамин Иофе, Валерий Смолкин и Людмила Климанова (причем первые четверо долгое время работали в штабе этой организации), а также многие другие из их ближайшего окружения – будущие свидетели и соучастники.
С чисто внешней точки зрения деятельность рейдбригады института оказалась вполне эффективной, и все упомянутые лица в течение нескольких лет стали обладателями многочисленных почетных грамот от советских, милицейских и комсомольских органов за успешную работу. Вышедшая в 1959 году в Лениздате книга «Комсомолия Технологического» — история комсомольской организации института (после процесса изъята из обращения) — отмечает В. Ронкина, С. Хахаева, В. Гаенко как активнейших деятелей патруля своего времени.
К 1962 году все они давно оставили патруль, окончили институт и даже разъехались по разным городам. К этому-то времени Валерий Ронкин и Сергей Хахаев (уже учившийся на философском факультете ЛГУ) и закончили свою совместную работу — книгу «От диктатуры…». Книга состояла из семи глав. В первой главе авторы, анализируя институты власти в СССР, приходили к выводу о принадлежности всей полноты реальной власти в стране партийно-хозяйственной бюрократии, которая рассматривалась ими как правящий класс (ограниченный рамками номенклатуры). Во второй главе рассматривались тенденции развития современного Запада и стран третьего мира (темпы роста доли госсектора в экономике, направленность политических изменений). Авторы выдвигали тезис о том, что бюрократизм представляет собой мировое явление и находится в состоянии развития. Третья глава книги была посвящена истории становления бюрократии как правящего класса в нашей стране; с этой точки зрения разбиралась вся история страны от 1917 года и до Хрущева. В четвертой главе рассматривался экономический и политический механизм функционирования системы. Здесь формулировался принцип бюрократии как коллективного собственника на средства производства и основной экономический закон бюрократии: «производство — для расширенного воспроизводства», здесь же рассматривались способы распределения прибавочного продукта. В этой же главе были разобраны все известные авторам случаи вооруженного сопротивления системе. В пятой главе авторы рассмотрели международную деятельность бюрократии и пришли к выводу, что основной угрозой миру в ближайшее время должно стать противостояние блоков бюрократических государств. В шестой главе Ронкин и Хахаев попытались выдвинуть альтернативу бюрократизму; эта глава (как и следующая седьмая), по признанию авторов, была наиболее слабой во всей книге. Тем не менее в этой главе было сформулировано понимание авторами пролетариата как всего трудящегося населения страны (расширенно по сравнению с классической марксистской схемой). С этой точки зрения, диктатура пролетариата (отказываться от привычного термина авторы не хотели) понималась ими как демократическое плюралистское общество с уравнительными тенденциями. Последняя, седьмая, глава, трактующая вопросы сокрушения бюрократии, представляла малоудачную кальку с ленинской работы «Что делать?». Эта глава в дальнейшем намного затруднила распространение книги и поиск единомышленников, оказавшись в то же время весьма на руку репрессивным органам. Второе издание, где седьмая глава должна была быть снята, авторы не успели подготовить. Кончалась книга лозунгом: «Вся власть Советам!»
Обращает на себя внимание близость идей Ронкина и Хахаева с идеями, изложенными в книге Милована Джиласа «Новый класс». Следователи КГБ, люди, как известно, весьма озабоченные проблемами авторского права, обратили на эту близость самое пристальное внимание и подготовили выборку параллельных текстов из обеих книг по отдельным темам. При этом было обнаружено совпадение мнений по некоторым вопросам – вплоть до текстуальных совпадений. Тем не менее было твердо установлено, что знакомство Ронкина и Хахаева с «Новым классом» относится к 1965 году и разработка идей книги произведена ими совершенно самостоятельно.
Таковы были теории, практика же шла своим чередом, определяясь условиями жизни. Авторы ознакомили с рукописью нескольких лиц из числа своих знакомых, в том числе Владимира Гаенко и Валерия Смолкина, встретивших ее особенно одобрительно. Потребность в профессиональной критике заставила Сергея Хахаева даже показать рукопись своему родственнику, полковнику Иванову – начальнику кафедры марксизма-ленинизма одной из военных академий, возражения которого, по существу дела, оказались на редкость беспомощными (после ареста Хахаева Иванов донес на себя сам и был снят с работы). Тем временем книга была перепечатана, отснята и к концу 1963 года размножена фотоспособом на квартире у Смолкина в количестве «не менее 21 экземпляра». К работе этой Смолкин привлек также своего друга, студента биофака ЛГУ Сергея Мошкова[1].
После того, как книга была готова, началось ее широкое распространение. Интересно то, что, несмотря на свой явно радикальный характер и предназначенность для узкого круга, книга пошла по рукам и почти сразу вышла из-под контроля авторов. Это был канун Самиздата, чего не могли ожидать ни авторы, ни, кажется, КГБ. Так или иначе, впоследствии были установлены по крайней мере 88 человек, познакомившихся с книгой, а география дела охватила около 10 областей страны. Один экземпляр уже в пятых руках был обнаружен на какой-то автобазе под Ташкентом. На почве распространения книги произошло сближение авторов с Людмилой Климановой, жившей и работавшей в поселке Шиханы Саратовской области, и с ее подругой Валерией Чикатуевой, выпускницей Саратовского университета, работавшей там же, а позднее переехавшей в Ленинград, а также с Вениамином Иофе, работавшим во ВНИИСК им. Лебедева вместе со Смолкиным (туда вскоре поступил и Ронкин). Так сложилось ядро группы.
Склонность к традиционализму, отличающая эту группу, не могла не привести к появлению листовок. 9 июня 1964 года Ронкин, Хахаев и Гаенко распространили около 80 экземпляров листовок в эшелоне студентов-целинников. Листовки были распространены в замаскированном виде (вложенные в преподнесенные «от имени райкома комсомола» газеты, пачки бумаги, коробки с домино и т.п.), а потому обнаруживались студентами в течение всего пути, что привело руководство эшелона к концу дороги в крайнее замешательство и вызвало впоследствии повальные допросы чуть ли не всего эшелона. Листовки предлагали студентам хорошо наблюдать за всем, что они встретят на целине, и подумать о причине бесхозяйственности, беспорядка и т.д. (а что студенты встретят на целине, авторы, в прошлом сами целинники, хорошо знали). Любопытное обстоятельство этого эпизода: и комиссар эшелона Е. Карманов, и зав. студенческим отделом ОК ВЛКСМ, которому он слал панические телеграммы чуть ли не с каждой станции, были в прошлом секретарями комитета ВЛКСМ Технологического института, а Ронкин, Хахаев и Гаенко — членами этого комитета.
Осенью 1964 года снова были изготовлены листовки и распространены в разных местах: в Ленинградском университете (Хахаев, Смолкин, Мошков, Климанова), в районе туристских слетов у ст. Орехово (Ронкин, Мошков, Климанова), у г. Приозерска (Хахаев, Гаенко). Ронкин и Хахаев, сами заядлые туристы, полагали, что туристы, как более активная часть молодежи, окажутся более восприимчивыми к агитации. Следствие показало, что возврат листовок составил около 50%. Тем не менее было зафиксировано несколько случаев вторичного распространения (вплоть до чтения листовки вслух у проходной завода «Ленэмальер» группе рабочих одним из нашедших ее в лесу).
Следующее распространение листовок готовилось на лето 1965 г. и должно было состояться опять во время отправки Целинных эшелонов. (Листовки были уже готовы, но арест предотвратил это предприятие.) Для этого один из знакомых должен был отработать технику отстрела пачки листовок с помощью порохового заряда, но к моменту ареста баллистические испытания, проводившиеся в районе ст. Ушково, еще не дали вполне благоприятных результатов.
Снятие Хрущева в октябре 1964 года не вызвало сколько-нибудь заметной приостановки деятельности группы. К весне 1965 года большинство членов группы пришло к выводу о необходимости издания для широкого распространения журнала информационного (что виделось не очень ясно) и общеполитического типа. В то же время Ронкина и Хахаева, по-видимому, не оставляла мысль о создании организации классического типа, что у многих вызвало резкое несогласие. Так и возник журнал «Колокол», носивший испытанное общедемократическое название и самозванный подзаголовок «Орган Союза Коммунаров». В обсуждении проблем журнала и организации, подготовке материалов и технической базы прошла вся зима. Организация так и не сложилась, идея устава была отвергнута, дело с технической базой продвигалось медленно.
Как раз к этому времени из продажи пропал желатин, являющаяся, как известно, локомотивом новейшей истории. Следовало срочно принимать меры. В свою научную тему «Стабилизация каучуковой крошки» Ронкин внес пункт: «в том числе с помощью желатина», и идея гектографа была спасена. Весной спохватившееся начальство потребовало результатов. Остатки желатина были собраны по крошкам и всыпаны в опытную установку. Результат, к вящей славе науки, оказался положительным.
Два номера «Колокола» вышли в апреле и в мае 1965 года в количестве «не менее 15 экземпляров каждый», третий готовился в июне, но не поспел. В статьях «О первых шагах нового правительства» и «Лавирование или поворот» отмечался сдвиг вправо в политике новой администрации и предупреждалось об опасности реставрации сталинизма в стране. Статья «О подлинном и мнимом величии Ленина» разбирала роль и значение Ленина в истории страны. С точки зрения автора (Валерий Смолкин), Ленин был гениальным прагматиком, который смог преодолеть догму классической марксистской теории и начать строить общество, по существу противоположное тому, к которому он призывал до октября 1917 года, и который явился основателем всех институтов советского общества в их бюрократической форме. В «Колоколе» были помещены также политические биографии Суслова и Косыгина, в основном построенные на официальных материалах. Особое внимание уделялось их карьере в конце 30-х годов. В готовившемся номере «Колокола» представляла интерес статья «О реформах» (Вениамин Иофе), посвященная экспериментам с коллективной оплатой труда и самоуправлению мелких хозяйственных единиц в промышленности и сельском хозяйстве (опыт Худенко [2] и др.). В статье предупреждалось, что эти эксперименты противоречат бюрократической системе управления и при дальнейшем развитии должны вступить с ней в резкое противоречие, в результате чего эти опыты, по-видимому, будут остановлены.
К весне 1965 года Ронкин подготовил цикл лекций по истории СССР и КПСС, которые должны были читаться для узкого круга лиц. К тому же времени относится расширение сферы контактов за пределы профессиональной среды. Так, в мае 1965 года состоялись встречи Ронкина и Хахаева с Львом Квачевским, Владимиром Фридманом и Владимиром Могилевером, встречи, по которым участники их в последующие годы неоднократно и безуспешно допрашивались во время подготовки каждого следующего процесса. Тогда же впервые членам группы стала доступна зарубежная литература («Новый класс» М. Джиласа, полученный от Юрия Гендлера, и др.).
Ликвидация группы «Колокола» была произведена 12 июня 1965 года. В этот день, действуя еще по очень неточным данным, КГБ, произведя одновременно около 30 обысков, арестовал Ронкина, Хахаева, Гаенко, Смолкина, Мошкова, Иофе, Шнитке (причем предварительный ордер на арест имелся только в отношении первых четверых, остальные были взяты по результатам обыска) и захватил большое количество различных материалов, в том числе, весь редакционный портфель «Колокола». Владимир Шнитке (в это время — начальник штаба городского оперотряда народной дружины) по малой криминальности содеянного был отпущен через 10 дней, остальным было предъявлено обвинение.
20 июня Людмила Климанова, возвратившись из командировки, сошла с поезда и стала искать попутную машину до поселка Шиханы, где она жила. Молодые люди в черной «Волге», стоявшей у станции, были не против, поскольку, как выяснилось из разговора, они сами прождали у станции и не встретили кого хотели. Поехали, разговорились, она назвалась. Молодые люди стали любезнее вдвое, подвезли к дому, вместе вышли из машины и все вместе вошли в комнату, показав в ответ на возмущение красные книжечки. В комнате шло ответственное дело: саратовский генерал от госбезопасности лично руководил обыском в женском общежитии. Вещи были собраны, Климанова увезена и самолетом в тот же день доставлена в Ленинград. Потрясенные подруги сели пить чай с оставленным без генеральского внимания тортом. Открыли — «Колокола» лежали там.
Масштабы дела, открывшегося перед следствием, оказались неожиданно велики, круг охваченных лиц крайне широк. Частично это объяснялось тем, что сомнительные лица в своем окружении членам группы были более или менее известны еще со студенческих времен, «свой круг» лично знакомых был достаточно многочисленен, и в этом кругу и Ронкин, и Хахаев пользовались давним и заслуженным авторитетом.
Бригаду следователей из 9 человек возглавил майор Елесин. Непосредственное участие в ходе следствия принимали: начальник следственного отдела полковник М.М. Сыщиков и пом. прокурора города И.В. Катукова. Следствие развивалось достаточно успешно. Ронкин и некоторые другие обвиняемые бывали неосторожны в показаниях, материалов накопилось много, и к августу 1965 года картина была достаточно ясна для будущего суда. Было привлечено семь человек и допрошено 200 свидетелей. И тут произошла заминка.
Теперь, издалека, ясно, что только к августу 1965 года новой администрации подошло решать, как быть на внутреннем фронте: дело «Колокола» подошло к суду, дело Синявского и Даниэля — к аресту, а дела Солженицына — к обыску[3]. Ясно и то, что состоялся в это время в сферах какой-то поворот в пользу решительных мер и репрессий, а что там произошло — кто знает. В августе 1965 года прислан был из Москвы прокурор Блинов (из прокуратуры РСФСР) и сам провел допрос Ронкина. После этого все обвиняемые были передопрошены, тон допросов, а главное, протоколов, переменился, и невинные «подрыв и ослабление» были сплошь переверстаны в «насильственное свержение». Тут же были дополнительно арестованы Валерия Чикатуева и Борис Зеликсон, следствие продлено еще на месяц и закрыто к началу сентября.
В итоге состав преступления был обнаружен в действиях 24 человек, в отношении 15 дело было прекращено ввиду малого объема содеянного, а 9 человек было предано суду. (Начиная с 1956 года, это четвертый процесс о 9 душах, только в дальнейшем эта цифра была превышена. Причина любви КГБ к цифре 9 неизвестна; по мнению многих, это причуды отчетности, а потому «десятого отпускают».)
Отдельного рассказа требует арест Зеликсона. Борис Зеликсон в 1956 году был секретарем комитета комсомола ЛТИ. В тот достопамятный год в институте под редакцией Л. Ханукова была создана стенная газета «Культура», в которой приняли участие многие будущие профессиональные литераторы, а в то время студенты-технологи. В этой газете публиковались статьи на такие общественно опасные темы, как импрессионизм и т.п., кроме того, там намекалось, что литература сталинского периода иногда лакировала действительность. Осенью 1956 года в многотиражке «Технолог» появилась разносная статья за подписью Якова Лернера, работавшего тогда зав. клубом института[4]. Началась история. По поводу «Культуры» прошли заседания в парткоме, райкоме, горкоме и обкоме КПСС. Газета была закрыта, редакция разогнана, Борис Зеликсон снят. Позже вся история выбралась и на страницы центральной печати. С той поры, с самого 1956 года, том протоколов всех этих заседаний лежал в КГБ и ждал своего часа и своего человека. В 1964 году Ронкин дал Зеликсону прочитать свою книгу. Зеликсон прочел и сам и давал читать и другим, в душевной невинности обсуждая это по телефону. Вот это ответвление дела и было разработано следствием самым подробным образом — им так хотелось большего. В июне 1965 года, впервые войдя в кабинет следователя, Зеликсон услыщал: «Мы вас давно ждем, Борис Михайлович». Были установлены 15 человек, прочитавшие книгу «от Зеликсона», в августе он был взят, и том 1956 года стал 18-м томом дела «Колокола».
Суд над группой прошел 12-26 ноября 1965 года. Насколько известно, это был первый так называемый «открытый суд» по политическому делу (в зале 300 человек, все по пропускам, в том числе ближайшие родственники), к чему обвиняемые не были готовы совершенно, и суд трибуной для сколько-нибудь значимых выступлений не стал. Тем не менее общее мнение, по-видимому, было все же в пользу обвиняемых, в основном из-за большого количества положительно характеризующих документов, прозвучавших в зале суда (от газетной заметки о Гаенко, когда-то выкатившем из горящего сарая бочку с бензином, и многочисленных грамот за охрану общественного порядка, участие в комсомольских стройках, освоение целины и комсомольскую работу — до научных характеристик, справок об опубликованных статьях, изобретениях и т.п.). Все это, хотя и не повлияло на приговор, определило последующее полное замалчивание этого дела официальной пропагандой. Председательствовал на суде председатель Ленгорсуда Ермаков, обвинение поддерживал прокурор Ленинграда Соловьев. Ронкин и Хахаев безуспешно пытались оспорить друг у друга авторство наиболее криминальных параграфов книги. (Суд вынес соломоново решение и разделил и авторство, и воздаяние поровну.) Речи адвокатов особого интереса не представляли, кроме речи Г.М. Шафира, потребовавшего оправдания Зеликсона. Попытка адвоката Тимофеева выяснить отношение Ронкина и Хахаева к существующей форме государственной собственности (по-видимому, с целью доказать, что намерения обвиняемых были не антисоциалистические) вызвала немедленную отповедь суда («Забываете, где находитесь») и осталась без продолжения. Речь прокурора была достаточно тривиальна. В отношении одиозной VII главы прокурор сказал, что «за это сажают даже на Западе».
Вокруг некоторых эпизодов процесса возникли анекдоты, много лет потом ходившие среди интеллигенции обеих столиц. Так, широкую известность приобрели показания на суде Зеликсона, в которых он, говоря об эпизоде ознакомления с книгой одного из свидетелей, неуклонно сворачивал на то, как он поехал на дачу к этому знакомому за яблоками, почему ему так понадобились яблоки именно этого сорта и т. д. И когда вызванный свидетель, не подозревая ничего худого, начал свои показания: «Поехал это Зеликсон ко мне на дачу за яблоками...», — зал взорвался хохотом.
Своеобразным развлечением для публики явилось поведение вызванных на суд в качестве свидетелей двух представителей класса-гегемона, за коллективную душу которого и шел спор у Ронкина и др. с властью. Один из допрошенных, некто Хроманыгин, вызванный по поводу найденной им листовки, подробно поведал суду о том, как, когда, с кем и сколько раз он в тот день «принимал по маленькой», возвращаясь к этой теме с упорством, достойным Зеликсона и его яблок. На раздраженную реплику судьи: «Нас не интересуют ваши выпивки!» — Хроманыгин искренне удавился: «А зачем же вы тогда меня сюда притащили?!»
Другой рабочий неожиданно заявил на суде, что не считает листовки антисоветскими.
Да тут еще Ронкин с Хахаевым спорят об авторских правах!
В кругах химиков процесс вызвал большой интерес, группа друзей все время процесса продежурила у здания суда. «На адвокатов» была собрана значительная сумма.
Приговор: Ронкину и Хахаеву 7 лет и 3 года ссылки, Гаенко и Мошкову — 4 года; Смолкину, Иофе и Чикатуевой — 3 года; Климановой — 2 года по статьям 70 ч. 1 и 72 УК РСФСР, Зеликсону — 3 года по ст. 70 ч. 1 УК РСФСР. Приговор был кассирован, но, естественно, Верховным Судом РСФСР 10 февраля 1966 года оставлен в силе. В конце февраля члены группы по маршруту: Ленинград — Псков — Горький — Рузаевка — Потьма были этапированы в Мордовские лагеря (Дубровлаг).
После окончания процесса по многим учреждениям были разосланы официальные уведомления о криминальных действиях их работников: жен подсудимых, 15-ти человек, признанных «менее опасными» (в отношении которых дело не было возбуждено), и свидетелей. В адрес Технологического института было вынесено частное определение суда о слабости идеологической работы (кто-то из подсудимых мрачно прокомментировал: «Сто лет справиться не могут»). Теперь местной администрации предстояло продемонстрировать политическую зрелость. Дальнейшие события характеризовались двумя тенденциями: местные власти жаждали сдать этот экзамен как можно лучше, «рвали страсть в клочки» и готовы были рвать и своих жертв; высшие власти, одобряя такое рвение, предпочитали не доводить до крайностей и, самое главное, «чтоб меньше, меньше огласки». Массовые собрания с осуждениями и исключениями прошли в Технологическом институте и ВНИИСК. Сообщения о деле носили более или менее фантастический характер, хотя докладчики, как правило, «сами были на суде». Осуждения прошли недостаточно гладко (под требования «ознакомить со взглядами»); исключения (для начала из комсомола) — с трудом и в ряде случаев не состоялись. Как правило, все эти люди оказались уволенными (или успели уйти сами). Жен подсудимых, однако, через некоторое время трудоустроил горком. В Технологическом институте в тот год в курс философии было включено семинарское занятие на философическую тему: «Является группа Ронкина антагонистическим противоречием или не очень?» (Правильный ответ: антагонистическим на почве отдельных недостатков.)
Той же зимой, после суда и закрытия дела, КГБ напал на след еще одной группы из четырех человек в институте высокомолекулярных соединений АН СССР (ИВС), не обнаруженной во время следствия (Гладковский и др.). Эти люди были обвинены в хранении книги Ронкина и Хахаева. В отношении них дело было решено административно — увольнением.
Во время нахождения членов группы «Колокола» в следственном изоляторе УКГБ (попросту — в Большом Доме) существенных жалоб на режим не было. Начальник изолятора майор Щадных в пределах установленной инструкции был достаточно либерален и поводов для недовольства не давал. Более того, зимой 1966 года чуть ли не впервые в истории советской тюрьмы состоялась регистрация брака в тюрьме, эпизод, приобретший в дальнейшем широкую известность в качестве прецедента. Тогда, в январе 1966 года Валерию Смолкину было разрешено заключить брак с его невестой Натальей Фроловой (их заявление было подано в ЗАГС незадолго до его ареста). Брак был заключен директором Ленинградского дворца бракосочетаний в красном уголке тюрьмы. Свидетелем со стороны жениха был допущен осужденный Сергей Мошков, а на процедуру регистрации было допущено около 10 человек родственников и знакомых. После регистрации молодым дали внеочередное общее свидание на один час. Содержание подследственных, в основном, было одиночное, получение специальной литературы существенно не затруднялось (так, Иофе было позволено получить литературу для занятий японским языком).
Во время нахождения в изоляторе Борисом Зеликсоном была разработана усовершенствованная система перестукивания[5] более скорая, чем классическая «бестужевка», что позволило решить проблему коммуникабельности.
В марте 1966 года все члены группы были привезены в Мордовию и отправлены: женщины — на 17-а л/о, мужчины — на 11 л/о. Через три дня Хахаев, Мошков, Иофе и Зеликсон были перевезены на 1 л/о, а остальные оставлены на 11 л/о. В начале 1967 года после ликвидации 1 л/о и перевода женщин на 6 л/о Ронкин и Мошков были свезены вместе на 17-а л/о, откуда Мошков освободился в 1969 году, а Ронкин тогда же был переведен во Владимирскую тюрьму до конца срока. Все остальные попали на 11 л/о, откуда в 1968 году освободились Смолкин, Иофе и Зеликсон, в 1969 году — Гаенко. Хахаев в 1969 году был переведен на 19 л/о, где и пробыл до 1972 года. В 1972 году Ронкин и Хахаев были отправлены в ссылку: Ронкин — в пос. Нижняя Омра Коми АССР, Хахаев — в Усть-Абакан Хакасской АССР. Первые годы в Дубровлаге серьезных конфликтов с лагерной администрацией не было, однако уже в 1968 году положение ухудшилось. 17-а л/о было создано как штрафное, постоянные притеснения вызвали конфликт, и зимой 1968 года произошла известная голодовка шести (Ронкин, Мошков, Даниэль, Здоровец, Шухевич, Калниньш)[6], впервые за много лет объединившая в едином протесте представителей различных взглядов, мировоззрений и национальностей, с которой начинается история лагерных протестов послехрущевского периода. В результате конфликтов с администрацией и участия в ряде голодовок Валерий Ронкин был переведен в тюрьму. Сергей Хахаев дважды принимал участие в лагерных протестах и голодовках на 19 л/о, частично улучшивших положение дел в зоне.
Члены группы «Колокола» приобрели известность в Дубровлаге отсутствием внутренних конфликтов внутри группы от прибытия в зону до освобождения[7].
Биографическая справка (по состоянию на 1 января 1976 года):
- Ронкин Валерий Ефимович, 1936 г.р., окончил ЛТИ в 1959 году. Женат. До ареста инженер во ВНИИСК им. Лебедева. В ссылке работал плотником, жена — в местной школе библиотекарем. В настоящее время живет в г. Луга Ленинградской области, работает слесарем. Дочь 1964 г.р., сын 1974 г.р.
- Хахаев Сергей Дмитриевич, 1938 г.р., окончил ЛГИ в 1960 г. До ареста работал младшим научным сотрудником в ЦНИИ им. Крылова. В ссылке работал мастером на гидролизном заводе. В 1972 г. женился на В. Чикатуевой, приехавшей в Усть-Абакан. В настоящее время живет в г. Луга Ленинградской области, работает диспетчером.
- Гаенко Владимир Николаевич, 1937 г.р., окончил ЛТИ в 1960 году. До ареста — аспирант ЛТИ. Женат, дочь 1961 г.р , сын 1975 г.р. В настоящее время живет в Ленинграде, работает инженером.
- Мошков Сергей Николаевич, 1937 г.р. До ареста - студент 4-го курса биофака ЛГУ. В настоящее время живет в г. Минске, работает рабочим. Женат, сын 1973 г.р.
- Смолкин Валерий Мануйлович, 1940 г.р., окончил ЛТИ в 1962 году. До ареста – младший научный сотрудник ВНИИСК. В настоящее время живет в гор. Вильнюсе, работает инженером. Женат, сын 1970 г.р.
- Иофе Вениамин Викторович, 1938 г.р. До ареста - аспирант ВНИИСК. Женат, сын 1961 г.р. В настоящее время живет в Ленинграде, работает инженером.
- Чикатуева Валерия Иннокентьевна, 1939 г.р. До ареста — инженер п/я 1 в поселке им. Морозова. В ссылке в Усть-Абакане работала мастером. В настоящее время живет вместе с мужем в г. Луга Ленинградской области, работает инженером.
- Климанова Людмила Васильевна, 1939 г.р. До ареста – младший научный сотрудник в пос. Шиханы Саратовской области. В настоящее время живет в Ленинграде, работает мастером.
- Зеликсон Борис Малкиэлевич, 1934 г.р. До ареста — старший научный сотрудник ВНИИСК, женат, двое детей. В настоящее время живет в Ленинграде, работает инженером.
[1] Характерно само появление Сергея Мошкова среди своих будущих однодельцев. Корпевшие над проявлением снимков Ронкин и Хахаев обнаружили внезапно в комнате совершенно незнакомого парня, который с интересом наблюдал за их работой. Заметив общее внимание, он скинул пиджак и, не говоря ни слова, включился в дело. (назад к тексту)
Напомним, что примерно в те же годы в Ленинграде существовал знаменитый ВСХСОН, разбитый на тройки или пятерки и т.д., где на каждого члена организации было заведено «личное дело», «анкета», где существовал свой «отдел кадров» — и, однако, госбезопасность «вела» организацию не менее двух лет. Легкомысленные марксисты не подумали об отделе кадров — а раскрыли их только накануне ареста.
[2] В 1974 году, арестованный за «нарушение финансовой дисциплины», Худенко погиб в тюрьме. О его судьбе писала «Хроника текущих событий», вып. 35. (назад к тексту)
[3] А по Украине в августе 1965 года прокатался первый вал репрессий; были взяты видные деятели украинской культуры и просто оппозиционно настроенные интеллигенты — И. Светличный, В. Мороз, М. Масютко, братья Горыни, М. Осадчий, И. Гель. Увольнения с работы, расторжения договоров, «обсуждения» коснулись многих других. (назад к тексту)
[4] В то время Яков Лернер подозревался в хищении театрального занавеса и этой акцией сильно себя реабилитировал. Через некоторое время он покинул ЛТИ и перешел в институт "Гипрошахт", одновременно возглавив идеологическую работу в ГК ВЛКСМ (по преследованию фарцовщиков). На этом посту он прославил себя печатными нападками на поэта Иосифа Бродского. В 1974 году Я. Лернер был осужден на 6 лет лишения свободы Куйбышевским райсудом Ленинграда за мошенничество и присвоение воинских наград и званий. (назад к тексту)
[5] По системе Зеликсона, 27-буквенный алфавит разбивается на три квадрата, каждый из которых имеет три ряда и три столбца. Таким образом, каждая буква кодируется тремя знаками: номером квадрата, номером ряда и номером столбца, а каждый знак передается одиночным, двойным или тройным ударом. Такая система не требует счета ударов (все буквы равной длины), а воспринимается ритмически, что повышает скорость передачи до половины скорости устной речи. Пропущенные буквы при необходимости кодируются внесистемными знаками. (назад к тексту)
[6] О ней упоминается в «Хронике текущих событий», вып. 1. (назад к тексту)
[7] Приговор Ленгорсуда по делу «Колокола» публикуется в разделе «Документ» настоящего издания. (назад к тексту)
Опубликовано: Память. Исторический сборник. Выпуск первый. Москва, 1976 — Нью-Йорк, 1978