Библиотека Островов

Дело «Колокола»

1976
Н. Песков (Вениамин Иофе)
  • Обложка журнала "Колокол"
    Обложка журнала "Колокол"

Дело группы «Колокола» в Ленинграде 1965 года – первый крупный политический процесс, проведенный послехрущевской администрацией, до сих пор малоизвестный широкой публике. В этом деле смешались характерные черты полити­ческих дел обеих эпох нашего управления.

Хотя зарождение группы «Колокола» относится к 1962 году, когда два инженера, выпускники Ленинградского Технологического института имени Ленсовета Валерий Ронкин и Сергей Хахаев написали книгу «От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата, вокруг которой и сложилась эта группа, для понимания истоков дела следует обратиться к студенческим годам будущих участников процесса. Дело в том, что большинство участников в свое время принадлежа­ло к составу рейдовой бригады комсомольского патруля сво­его института и было тесно связано с этой организацией. Организации комсомольского патруля были созданы в Ленин­граде в 1954 году в целях борьбы с уличной преступностью; они числились при соответствующих комсомольских коми­тетах, вся их деятельность носила характер совершенно внезаконный и никем не регламентировалась. Через некоторое время часть организаций выродилась в систему общественных повинностей и прекратила существование, но некоторые оста­лись, превратившись в более или менее постоянные и незави­симые образования из добровольцев. Такая бригада в 40-60 человек и сложилась в ЛТИ в 1955-59 гг., она и послужила основой будущей организации. Штабу рейдбригады в какой-то мере удалось подавить тягу к безнаказанному насилию, свойственную такого рода учреждениям, и создать систему норм и идеологических принципов, позволивших придать работе в патруле более чем полицейскую ценность и привлечь к участию студентов с выраженной склонностью к общественным проблемам.

Кому неизвестно, что 1956-59 гг. были годами поисков ответов на вопросы, поставленных докладом Хрущева на ХХ съезде, и прежде всего на вопрос о необходимости или случайности происшедшего, который рассматривался как вопрос о ценности социалистических принципов как таковых. В эти годы администрация Хрущева определенно завоевала некоторое доверие, а деятельность в общественных учреждениях стала привлекательной для молодежи надеждой на воплощение новых принципов. Рейдбригада, не имевшая никаких связей с прошлой эпохой, была прекрасным полигоном. Полученный в патруле опыт и лег в основу мировоззрения группы «Колокола». Через организацию патруля прошли будущие члены группы: Валерий Ронкин, Сергей Хахаев, Владимир Гаенко, Вениамин Иофе, Валерий Смолкин и Людмила Климанова (причем первые четверо долгое время работали в шта­бе этой организации), а также многие другие из их ближай­шего окружения – будущие свидетели и соучастники.

С чисто внешней точки зрения деятельность рейдбригады института оказалась вполне эффективной, и все упомянутые лица в течение нескольких лет стали обладателями многочис­ленных почетных грамот от советских, милицейских и ком­сомольских органов за успешную работу. Вышедшая в 1959 году в Лениздате книга «Комсомолия Технологического» — история комсомольской организации института (пос­ле процесса изъята из обращения) — отмечает В. Ронкина, С. Хахаева, В. Гаенко как активнейших деятелей патруля своего времени.

К 1962 году все они давно оставили патруль, окончили институт и даже разъехались по разным городам. К этому-то времени Валерий Ронкин и Сергей Хахаев (уже учившийся на философ­ском факультете ЛГУ) и закончили свою совместную работу — книгу «От диктатуры…». Книга состояла из семи глав. В пер­вой главе авторы, анализируя институты власти в СССР, при­ходили к выводу о принадлежности всей полноты реальной власти в стране партийно-хозяйственной бюрократии, которая рассматривалась ими как правящий класс (ограниченный рамками номенклатуры). Во второй главе рассматривались тен­денции развития современного Запада и стран третьего мира (темпы роста доли госсектора в экономике, направленность политических изменений). Авторы выдвигали тезис о том, что бюрократизм представляет собой мировое явление и нахо­дится в состоянии развития. Третья глава книги была посвя­щена истории становления бюрократии как правящего клас­са в нашей стране; с этой точки зрения разбиралась вся исто­рия страны от 1917 года и до Хрущева. В четвертой главе рас­сматривался экономический и политический механизм функ­ционирования системы. Здесь формулировался принцип бю­рократии как коллективного собственника на средства про­изводства и основной экономический закон бюрократии: «производство — для расширенного воспроизводства», здесь же рассматривались способы распределения прибавочного продукта. В этой же главе были разобраны все известные авто­рам случаи вооруженного сопротивления системе. В пятой главе авторы рассмотрели международную деятельность бю­рократии и пришли к выводу, что основной угрозой миру в ближайшее время должно стать противостояние блоков бюро­кратических государств. В шестой главе Ронкин и Хахаев по­пытались выдвинуть альтернативу бюрократизму; эта глава (как и следующая седьмая), по признанию авторов, была наи­более слабой во всей книге. Тем не менее в этой главе было сформулировано понимание авторами пролетариата как все­го трудящегося населения страны (расширенно по сравнению с классической марксистской схемой). С этой точки зрения, диктатура пролетариата (отказываться от привычного терми­на авторы не хотели) понималась ими как демократическое плюралистское общество с уравнительными тенденциями. Последняя, седьмая, глава, трактующая вопросы сокрушения бюрократии, представляла малоудачную кальку с ленинской работы «Что делать?». Эта глава в дальнейшем намного за­труднила распространение книги и поиск единомышленников, оказавшись в то же время весьма на руку репрессивным орга­нам. Второе издание, где седьмая глава должна была быть сня­та, авторы не успели подготовить. Кончалась книга лозунгом: «Вся власть Советам!»

Обращает на себя внимание близость идей Ронкина и Хахаева с идеями, изложенными в книге Милована Джиласа «Новый класс». Следователи КГБ, люди, как известно, весьма озабоченные проблемами авторского права, обратили на эту бли­зость самое пристальное внимание и подготовили выборку параллельных текстов из обеих книг по отдельным темам. При этом было обнаружено совпадение мнений по некоторым вопросам – вплоть до текстуальных совпадений. Тем не ме­нее было твердо установлено, что знакомство Ронкина и Хахаева с «Новым классом» относится к 1965 году и разработка идей книги произведена ими совершенно самостоятельно.

Таковы были теории, практика же шла своим чередом, определяясь условиями жизни. Авторы ознакомили с рукописью нескольких лиц из числа своих знакомых, в том числе Владимира Гаенко и Валерия Смолкина, встретивших ее особенно одобрительно. Потребность в профессиональной критике заставила Сергея Хахаева даже показать рукопись своему родственнику, полковни­ку Иванову – начальнику кафедры марксизма-ленинизма од­ной из военных академий, возражения которого, по сущест­ву дела, оказались на редкость беспомощными (после арес­та Хахаева Иванов донес на себя сам и был снят с работы). Тем временем книга была перепечатана, отснята и к концу 1963 года размножена фотоспособом на квартире у Смолки­на в количестве «не менее 21 экземпляра». К работе этой Смолкин привлек также своего друга, студента биофака ЛГУ Сер­гея Мошкова[1].

После того, как книга была готова, началось ее широкое распространение. Интересно то, что, несмотря на свой явно радикальный характер и предназначенность для узкого кру­га, книга пошла по рукам и почти сразу вышла из-под конт­роля авторов. Это был канун Самиздата, чего не могли ожидать ни авторы, ни, кажется, КГБ. Так или иначе, впоследствии были установлены по крайней мере 88 человек, познакомив­шихся с книгой, а география дела охватила около 10 облас­тей страны. Один экземпляр уже в пятых руках был обнару­жен на какой-то автобазе под Ташкентом. На почве распростра­нения книги произошло сближение авторов с Людмилой Климановой, жившей и работавшей в поселке Шиханы Саратов­ской области, и с ее подругой Валерией Чикатуевой, выпускни­цей Саратовского университета, работавшей там же, а позднее переехавшей в Ленинград, а также с Вениамином Иофе, работавшим во ВНИИСК им. Лебедева вместе со Смолкиным (туда вскоре поступил и Ронкин). Так сложилось ядро группы.

Склонность к традиционализму, отличающая эту группу, не могла не привести к появлению листовок. 9 июня 1964 года Ронкин, Хахаев и Гаенко распространили около 80 эк­земпляров листовок в эшелоне студентов-целинников. Листов­ки были распространены в замаскированном виде (вложен­ные в преподнесенные «от имени райкома комсомола» газе­ты, пачки бумаги, коробки с домино и т.п.), а потому обна­руживались студентами в течение всего пути, что привело ру­ководство эшелона к концу дороги в крайнее замешательство и вызвало впоследствии повальные допросы чуть ли не всего эшелона. Листовки предлагали студентам хорошо наблюдать за всем, что они встретят на целине, и подумать о причине бесхозяйственности, беспорядка и т.д. (а что студенты встре­тят на целине, авторы, в прошлом сами целинники, хорошо знали). Любопытное обстоятельство этого эпизода: и комис­сар эшелона Е. Карманов, и зав. студенческим отделом ОК ВЛКСМ, которому он слал панические телеграммы чуть ли не с каждой станции, были в прошлом секретарями коми­тета ВЛКСМ Технологического института, а Ронкин, Хахаев и Гаенко — членами этого комитета.

Осенью 1964 года снова были изготовлены листовки и рас­пространены в разных местах: в Ленинградском университе­те (Хахаев, Смолкин, Мошков, Климанова), в районе турист­ских слетов у ст. Орехово (Ронкин, Мошков, Климанова), у г. Приозерска (Хахаев, Гаенко). Ронкин и Хахаев, сами заядлые туристы, полагали, что туристы, как более активная часть молодежи, окажутся более восприимчивыми к агита­ции. Следствие показало, что возврат листовок составил око­ло 50%. Тем не менее было зафиксировано несколько случа­ев вторичного распространения (вплоть до чтения листовки вслух у проходной завода «Ленэмальер» группе рабочих од­ним из нашедших ее в лесу).

Следующее распространение листовок готовилось на лето 1965 г. и должно было состояться опять во время отправки Целинных эшелонов. (Листовки были уже готовы, но арест предотвратил это предприятие.) Для этого один из знакомых должен был отработать технику отстрела пачки листовок с помощью порохового заряда, но к моменту ареста баллистические испытания, проводившиеся в районе ст. Ушково, еще не дали вполне благоприятных результатов.

Снятие Хрущева в октябре 1964 года не вызвало сколько-нибудь заметной приостановки деятельности группы. К весне 1965 года большинство членов группы пришло к выводу о необходимости издания для широкого распространения журнала информационного (что виделось не очень ясно) и общеполитического типа. В то же время Ронкина и Хахаева, по-видимому, не оставляла мысль о создании организации классического типа, что у многих вызвало резкое несогласие. Так и возник журнал «Колокол», носивший испытанное общедемократическое название и самозванный подзаголовок «Орган Союза Коммунаров». В обсуждении проблем журнала и организации, подготовке материалов и технической базы прошла вся зима. Организация так и не сложилась, идея устава была отвергнута, дело с технической базой продвигалось медленно.

Как раз к этому времени из продажи пропал желатин, являющаяся, как известно, локомотивом новейшей истории. Следовало срочно принимать меры. В свою научную тему «Стабилизация каучуковой крошки» Ронкин внес пункт: «в том числе с помощью желатина», и идея гектографа была спасе­на. Весной спохватившееся начальство потребовало резуль­татов. Остатки желатина были собраны по крошкам и всыпа­ны в опытную установку. Результат, к вящей славе науки, оказался положительным.

Два номера «Колокола» вышли в апреле и в мае 1965 го­да в количестве «не менее 15 экземпляров каждый», третий готовился в июне, но не поспел. В статьях «О первых шагах нового правительства» и «Лавирование или поворот» отмечался сдвиг вправо в политике новой администрации и пре­дупреждалось об опасности реставрации сталинизма в стране. Статья «О подлинном и мнимом величии Ленина» разби­рала роль и значение Ленина в истории страны. С точки зрения автора (Валерий Смолкин), Ленин был гениальным прагматиком, ко­торый смог преодолеть догму классической марксистской теории и начать строить общество, по существу противоположное тому, к которому он призывал до октября 1917 года, и который явился основателем всех институтов советского общества в их бюрократической форме. В «Колоколе» были помещены также политические биографии Суслова и Косыгина, в основ­ном построенные на официальных материалах. Особое внима­ние уделялось их карьере в конце 30-х годов. В готовившем­ся номере «Колокола» представляла интерес статья «О реформах» (Вениамин Иофе), посвященная экспериментам с коллективной оплатой труда и самоуправлению мелких хозяйственных еди­ниц в промышленности и сельском хозяйстве (опыт Худенко [2] и др.). В статье предупреждалось, что эти эксперименты противоречат бюрократической системе управления и при даль­нейшем развитии должны вступить с ней в резкое противо­речие, в результате чего эти опыты, по-видимому, будут оста­новлены.

К весне 1965 года Ронкин подготовил цикл лекций по исто­рии СССР и КПСС, которые должны были читаться для узкого круга лиц. К тому же времени относится расширение сферы контактов за пределы профессиональной среды. Так, в мае 1965 года состоялись встречи Ронкина и Хахаева с Львом Квачевским, Владимиром Фридманом и Владимиром Могилевером, встречи, по которым участники их в последующие годы неоднократно и безуспеш­но допрашивались во время подготовки каждого следующего процесса. Тогда же впервые членам группы стала доступна зарубежная литература («Новый класс» М. Джиласа, полученный от Юрия Гендлера, и др.).

Ликвидация группы «Колокола» была произведена 12 июня 1965 года. В этот день, действуя еще по очень неточным данным, КГБ, произведя одновременно около 30 обысков, арестовал Ронкина, Хахаева, Гаенко, Смолкина, Мошкова, Иофе, Шнитке (причем предварительный ордер на арест имел­ся только в отношении первых четверых, остальные были взя­ты по результатам обыска) и захватил большое количество различных материалов, в том числе, весь редакционный порт­фель «Колокола». Владимир Шнитке (в это время — начальник шта­ба городского оперотряда народной дружины) по малой криминальности содеянного был отпущен через 10 дней, остальным было предъявлено обвинение.

20 июня Людмила Климанова, возвратившись из командировки, сошла с поезда и стала искать попутную машину до поселка Шиханы, где она жила. Молодые люди в черной «Волге», стоявшей у станции, были не против, поскольку, как выяснилось из разговора, они сами прождали у станции и не встретили кого хотели. Поехали, разговорились, она назвалась. Молодые люди стали любезнее вдвое, подвезли к дому, вместе вышли из машины и все вместе вошли в комнату, показав в ответ на возмущение красные книжечки. В комнате шло ответствен­ное дело: саратовский генерал от госбезопасности лично руководил обыском в женском общежитии. Вещи были собра­ны, Климанова увезена и самолетом в тот же день доставле­на в Ленинград. Потрясенные подруги сели пить чай с остав­ленным без генеральского внимания тортом. Открыли — «Колокола» лежали там.

Масштабы дела, открывшегося перед следствием, оказались неожиданно велики, круг охваченных лиц крайне широк. Ча­стично это объяснялось тем, что сомнительные лица в своем окружении членам группы были более или менее известны еще со студенческих времен, «свой круг» лично знакомых был до­статочно многочисленен, и в этом кругу и Ронкин, и Хахаев пользовались давним и заслуженным авторитетом.

Бригаду следователей из 9 человек возглавил майор Елесин. Непосредственное участие в ходе следствия принимали: начальник следственного отдела полковник М.М. Сыщиков и пом. прокурора города И.В. Катукова. Следствие развивалось достаточно успешно. Ронкин и некоторые другие обвиняе­мые бывали неосторожны в показаниях, материалов накопилось много, и к августу 1965 года картина была достаточно ясна для будущего суда. Было привлечено семь человек и допрошено 200 свидетелей. И тут произошла заминка.

Теперь, издалека, ясно, что только к августу 1965 года новой администрации подошло решать, как быть на внутрен­нем фронте: дело «Колокола» подошло к суду, дело Синяв­ского и Даниэля — к аресту, а дела Солженицына — к обыску[3]. Ясно и то, что состоялся в это время в сферах какой-то поворот в пользу решительных мер и репрессий, а что там произошло — кто знает. В августе 1965 года прислан был из Москвы прокурор Блинов (из прокуратуры РСФСР) и сам провел допрос Ронкина. После этого все обвиняемые были передопрошены, тон допросов, а главное, протоколов, переменился, и невинные «подрыв и ослабление» были сплошь переверстаны в «насильственное свержение». Тут же были дополнительно арестованы Валерия Чикатуева и Борис Зеликсон, следствие продлено еще на месяц и закрыто к началу сентября.

В итоге состав преступления был обнаружен в действиях 24 человек, в отношении 15 дело было прекращено ввиду мало­го объема содеянного, а 9 человек было предано суду. (На­чиная с 1956 года, это четвертый процесс о 9 душах, только в дальнейшем эта цифра была превышена. Причина любви КГБ к цифре 9 неизвестна; по мнению многих, это причуды от­четности, а потому «десятого отпускают».)

Отдельного рассказа требует арест Зеликсона. Борис Зеликсон в 1956 году был секретарем комитета комсомола ЛТИ. В тот достопамятный год в институте под редакцией Л. Ханукова была создана стенная газета «Культура», в ко­торой приняли участие многие будущие профессиональные литераторы, а в то время студенты-технологи. В этой газете публиковались статьи на такие общественно опасные темы, как импрессионизм и т.п., кроме того, там намекалось, что литература сталинского периода иногда лакировала действи­тельность. Осенью 1956 года в многотиражке «Технолог» появи­лась разносная статья за подписью Якова Лернера, работавшего тог­да зав. клубом института[4]. Началась история. По поводу «Куль­туры» прошли заседания в парткоме, райкоме, горкоме и обко­ме КПСС. Газета была закрыта, редакция разогнана, Борис Зеликсон снят. Позже вся история выбралась и на страницы централь­ной печати. С той поры, с самого 1956 года, том протоколов всех этих заседаний лежал в КГБ и ждал своего часа и своего человека. В 1964 году Ронкин дал Зеликсону прочитать свою книгу. Зеликсон прочел и сам и давал читать и другим, в душевной невинности обсуждая это по телефону. Вот это ответвление дела и было разработано следствием самым подробным образом — им так хотелось большего. В июне 1965 года, впервые войдя в кабинет следователя, Зеликсон услыщал: «Мы вас давно ждем, Борис Михайлович». Были установлены 15 человек, прочитавшие книгу «от Зеликсона», в августе он был взят, и том 1956 года стал 18-м томом дела «Колоко­ла».

Суд над группой прошел 12-26 ноября 1965 года. Насколько известно, это был первый так называемый «открытый суд» по политическому делу (в зале 300 человек, все по про­пускам, в том числе ближайшие родственники), к чему обви­няемые не были готовы совершенно, и суд трибуной для сколь­ко-нибудь значимых выступлений не стал. Тем не менее об­щее мнение, по-видимому, было все же в пользу обвиня­емых, в основном из-за большого количества положительно характеризующих документов, прозвучавших в зале суда (от газетной заметки о Гаенко, когда-то выкатившем из горя­щего сарая бочку с бензином, и многочисленных грамот за охрану общественного порядка, участие в комсомольских стройках, освоение целины и комсомольскую работу — до на­учных характеристик, справок об опубликованных статьях, изобретениях и т.п.). Все это, хотя и не повлияло на приго­вор, определило последующее полное замалчивание этого дела официальной пропагандой. Председательствовал на суде пред­седатель Ленгорсуда Ермаков, обвинение поддерживал про­курор Ленинграда Соловьев. Ронкин и Хахаев безуспешно пытались оспорить друг у друга авторство наиболее крими­нальных параграфов книги. (Суд вынес соломоново решение и разделил и авторство, и воздаяние поровну.) Речи адвокатов особого интереса не представляли, кроме речи Г.М. Шафира, потребовавшего оправдания Зеликсона. Попытка адвоката Тимофеева выяснить отношение Ронкина и Хахаева к сущест­вующей форме государственной собственности (по-видимому, с целью доказать, что намерения обвиняемых были не антисо­циалистические) вызвала немедленную отповедь суда («Забываете, где находитесь») и осталась без продолжения. Речь прокурора была достаточно тривиальна. В отношении одиозной VII главы прокурор сказал, что «за это сажают даже на Западе».

Вокруг некоторых эпизодов процесса возникли анекдоты, много лет потом ходившие среди интеллигенции обеих столиц. Так, широкую известность приобрели показания на суде Зеликсона, в которых он, говоря об эпизоде ознакомления с книгой одного из свидетелей, неуклонно сворачивал на то, как он поехал на дачу к этому знакомому за яблоками, по­чему ему так понадобились яблоки именно этого сорта и т. д. И когда вызванный свидетель, не подозревая ничего худого, начал свои показания: «Поехал это Зеликсон ко мне на дачу за яб­локами...», — зал взорвался хохотом.

Своеобразным развлечением для публики явилось пове­дение вызванных на суд в качестве свидетелей двух предста­вителей класса-гегемона, за коллективную душу которого и шел спор у Ронкина и др. с властью. Один из допрошенных, некто Хроманыгин, вызванный по поводу найденной им листовки, подробно поведал суду о том, как, когда, с кем и сколь­ко раз он в тот день «принимал по маленькой», возвращаясь к этой теме с упорством, достойным Зеликсона и его яблок. На раздраженную реплику судьи: «Нас не интересуют ваши выпивки!» — Хроманыгин искренне удавился: «А зачем же вы тогда меня сюда притащили?!»

Другой рабочий неожиданно заявил на суде, что не считает листовки антисоветскими.

Да тут еще Ронкин с Хахаевым спорят об авторских пра­вах!

В кругах химиков процесс вызвал большой интерес, груп­па друзей все время процесса продежурила у здания суда. «На адвокатов» была собрана значительная сумма.

Приговор: Ронкину и Хахаеву 7 лет и 3 года ссылки, Гаенко и Мошкову — 4 года; Смолкину, Иофе и Чикатуевой — 3 года; Климановой — 2 года по статьям 70 ч. 1 и 72 УК РСФСР, Зеликсону — 3 года по ст. 70 ч. 1 УК РСФСР. Приговор был кассирован, но, естественно, Верховным Судом РСФСР 10 февраля 1966 года оставлен в силе. В конце февраля чле­ны группы по маршруту: Ленинград — Псков — Горький — Рузаевка — Потьма были этапированы в Мордовские лагеря (Дубровлаг).

После окончания процесса по многим учреждениям были разосланы официальные уведомления о криминальных действиях их работников: жен подсудимых, 15-ти человек, признанных «менее опасными» (в отношении которых дело не было возбуждено), и свидетелей. В адрес Технологического ин­ститута было вынесено частное определение суда о слабости идеологической работы (кто-то из подсудимых мрачно проком­ментировал: «Сто лет справиться не могут»). Теперь местной администрации предстояло продемонстрировать политическую зрелость. Дальнейшие события характеризовались двумя тен­денциями: местные власти жаждали сдать этот экзамен как можно лучше, «рвали страсть в клочки» и готовы были рвать и своих жертв; высшие власти, одобряя такое рвение, пред­почитали не доводить до крайностей и, самое главное, «чтоб меньше, меньше огласки». Массовые собрания с осуждениями и исключениями прошли в Технологическом институте и ВНИИСК. Сообщения о деле носили более или менее фантастический характер, хотя докладчики, как правило, «сами были на суде». Осуждения прошли недостаточно гладко (под требования «ознакомить со взглядами»); исключения (для начала из комсомола) — с трудом и в ряде случаев не состоя­лись. Как правило, все эти люди оказались уволенными (или успели уйти сами). Жен подсудимых, однако, через некото­рое время трудоустроил горком. В Технологическом институ­те в тот год в курс философии было включено семинарское занятие на философическую тему: «Является группа Ронкина антагонистическим противоречием или не очень?» (Правиль­ный ответ: антагонистическим на почве отдельных недостат­ков.)

Той же зимой, после суда и закрытия дела, КГБ напал на след еще одной группы из четырех человек в институте высо­комолекулярных соединений АН СССР (ИВС), не обнаружен­ной во время следствия (Гладковский и др.). Эти люди были обвинены в хранении книги Ронкина и Хахаева. В отношении них дело было решено административно — увольнением.

Во время нахождения членов группы «Колокола» в след­ственном изоляторе УКГБ (попросту — в Большом Доме) существенных жалоб на режим не было. Начальник изолято­ра майор Щадных в пределах установленной инструкции был достаточно либерален и поводов для недовольства не давал. Более того, зимой 1966 года чуть ли не впервые в истории советской тюрьмы состоялась регистрация брака в тюрьме, эпизод, приобретший в дальнейшем широкую известность в качестве прецедента. Тогда, в январе 1966 года Валерию Смолкину было разрешено заключить брак с его невестой Натальей Фро­ловой (их заявление было подано в ЗАГС незадолго до его ареста). Брак был заключен директором Ленинградского дворца бракосочетаний в красном уголке тюрьмы. Свидете­лем со стороны жениха был допущен осужденный Сергей Мошков, а на процедуру регистрации было допущено около 10 человек родственников и знакомых. После регистрации молодым дали внеочередное общее свидание на один час. Содержание под­следственных, в основном, было одиночное, получение специ­альной литературы существенно не затруднялось (так, Иофе было позволено получить литературу для занятий японским языком).

Во время нахождения в изоляторе Борисом Зеликсоном была разработана усовершенствованная система перестукивания[5] более скорая, чем классическая «бестужевка», что позволило решить проблему коммуникабельности.

В марте 1966 года все члены группы были привезены в Мор­довию и отправлены: женщины — на 17-а л/о, мужчины — на 11 л/о. Через три дня Хахаев, Мошков, Иофе и Зеликсон бы­ли перевезены на 1 л/о, а остальные оставлены на 11 л/о. В на­чале 1967 года после ликвидации 1 л/о и перевода женщин на 6 л/о Ронкин и Мошков были свезены вместе на 17-а л/о, откуда Мошков освободился в 1969 году, а Ронкин тогда же был переведен во Владимирскую тюрьму до конца срока. Все остальные попали на 11 л/о, откуда в 1968 году освободились Смолкин, Иофе и Зеликсон, в 1969 году — Гаенко. Хахаев в 1969 году был переведен на 19 л/о, где и пробыл до 1972 года. В 1972 году Ронкин и Хахаев были отправлены в ссылку: Ронкин — в пос. Нижняя Омра Коми АССР, Хахаев — в Усть-Абакан Хакасской АССР. Первые годы в Дубровлаге серьезных конфликтов с лагерной администрацией не было, однако уже в 1968 году положение ухудшилось. 17-а л/о было создано как штрафное, постоянные притеснения вызвали кон­фликт, и зимой 1968 года произошла известная голодовка шести (Ронкин, Мошков, Даниэль, Здоровец, Шухевич, Кал­ниньш)[6], впервые за много лет объединившая в едином протесте представителей различных взглядов, мировоззрений и национальностей, с которой начинается история лагерных про­тестов послехрущевского периода. В результате конфликтов с администрацией и участия в ряде голодовок Валерий Ронкин был переведен в тюрьму. Сергей Хахаев дважды принимал участие в лагерных протестах и голодовках на 19 л/о, частично улуч­шивших положение дел в зоне.

Члены группы «Колокола» приобрели известность в Дуб­ровлаге отсутствием внутренних конфликтов внутри группы от прибытия в зону до освобождения[7].

Биографическая справка (по состоянию на 1 января 1976 года):

  1. Ронкин Валерий Ефимович, 1936 г.р., окончил ЛТИ в 1959 году. Женат. До ареста инженер во ВНИИСК им. Лебе­дева. В ссылке работал плотником, жена — в местной школе библиотекарем. В настоящее время живет в г. Луга Ленин­градской области, работает слесарем. Дочь 1964 г.р., сын 1974 г.р.
  2. Хахаев Сергей Дмитриевич, 1938 г.р., окончил ЛГИ в 1960 г. До ареста работал младшим научным сотрудником в ЦНИИ им. Крылова. В ссылке работал мастером на гидролиз­ном заводе. В 1972 г. женился на В. Чикатуевой, приехавшей в Усть-Абакан. В настоящее время живет в г. Луга Ленинградской области, работает диспетчером.
  3. Гаенко Владимир Николаевич, 1937 г.р., окончил ЛТИ в 1960 году. До ареста — аспирант ЛТИ. Женат, дочь 1961 г.р , сын 1975 г.р. В настоящее время живет в Ленинграде, работает инженером.
  4. Мошков Сергей Николаевич, 1937 г.р. До ареста - сту­дент 4-го курса биофака ЛГУ. В настоящее время живет в г. Мин­ске, работает рабочим. Женат, сын 1973 г.р.
  5. Смолкин Валерий Мануйлович, 1940 г.р., окончил ЛТИ в 1962 году. До ареста – младший научный сотрудник ВНИИСК. В настоящее время живет в гор. Вильнюсе, работает инжене­ром. Женат, сын 1970 г.р.
  6. Иофе Вениамин Викторович, 1938 г.р. До ареста - аспи­рант ВНИИСК. Женат, сын 1961 г.р. В настоящее время живет в Ленинграде, работает инженером.
  7. Чикатуева Валерия Иннокентьевна, 1939 г.р. До арес­та — инженер п/я 1 в поселке им. Морозова. В ссылке в Усть-Абакане работала мастером. В настоящее время живет вмес­те с мужем в г. Луга Ленинградской области, работает инже­нером.
  8. Климанова Людмила Васильевна, 1939 г.р. До ареста – младший научный сотрудник в пос. Шиханы Саратовской об­ласти. В настоящее время живет в Ленинграде, работает ма­стером.
  9. Зеликсон Борис Малкиэлевич, 1934 г.р. До ареста — стар­ший научный сотрудник ВНИИСК, женат, двое детей. В насто­ящее время живет в Ленинграде, работает инженером.

[1] Характерно само появление Сергея Мошкова среди своих будущих однодельцев. Корпевшие над проявлением снимков Ронкин и Хахаев обнаружили внезапно в комнате совершенно незнакомого парня, который с интересом наблюдал за их работой. Заметив общее внимание, он скинул пиджак и, не говоря ни слова, включился в дело. (назад к тексту)

Напомним, что примерно в те же годы в Ленинграде существовал знаменитый ВСХСОН, разбитый на тройки или пятерки и т.д., где на каждого члена организации было заведено «личное дело», «анкета», где существовал свой «отдел кадров» — и, однако, госбезопасность «вела» организацию не менее двух лет. Легкомысленные марксисты не подумали об отделе кадров — а раскрыли их только накануне ареста. 

[2] В 1974 году, арестованный за «нарушение финансовой дисциплины», Худенко погиб в тюрьме. О его судьбе писала «Хроника текущих событий», вып. 35. (назад к тексту)

[3] А по Украине в августе 1965 года прокатался первый вал репрессий; были взяты видные деятели украинской культуры и просто оппозиционно настроенные интеллигенты — И. Светличный, В. Мороз, М. Масютко, братья Горыни, М. Осадчий, И. Гель. Увольнения с работы, расторжения договоров, «обсуждения» коснулись многих других. (назад к тексту)

[4] В то время Яков Лернер подозревался в хищении театрального занавеса и этой акцией сильно себя реабилитировал. Через некоторое время он покинул ЛТИ и перешел в институт "Гипрошахт", одновременно возглавив идеологическую работу в ГК ВЛКСМ (по преследованию фарцовщиков). На этом посту он прославил себя печатными нападками на поэта Иосифа Бродского. В 1974 году Я. Лернер был осужден на 6 лет лишения свободы Куйбышевским райсудом Ленинграда за мошенничество и присвоение воинских наград и званий. (назад к тексту)

[5] По системе Зеликсона, 27-буквенный алфавит разбивается на три квадрата, каждый из которых имеет три ряда и три столбца. Таким образом, каждая буква кодируется тремя знаками: номером квадрата, номером ряда и номером столбца, а каждый знак передается одиночным, двойным или тройным ударом. Такая система не требует счета ударов (все буквы равной длины), а воспринимается ритмически, что повышает скорость передачи до половины скорости устной речи. Пропущенные буквы при необходимости кодируются внесистемными знаками. (назад к тексту)

[6] О ней упоминается в «Хронике текущих событий», вып. 1. (назад к тексту)

[7] Приговор Ленгорсуда по делу «Колокола» публикуется в разделе «Документ» настоящего издания. (назад к тексту)

Опубликовано: Память. Исторический сборник. Выпуск первый. Москва, 1976 — Нью-Йорк, 1978