После скандальной бульдозерной выставки в сентябре 1974 в Беляево власти пошли на некоторые уступки художникам-нонконформистам. Были разрешены несколько выставок в Москве, в 1974-75 прошли «газа-невские» выставки в Ленинграде. Однако аппетиты художников, подогретые успехом, росли, и они даже собрались организовать всесоюзную выставку нонконформистского искусства. Такого разгула вольницы власти допустить уже не могли.
Поэты из неофициальной литературной среды, ранее печатавшиеся в основном в самиздате, вдохновившись достижениями художников, в 1975 подготовили для официальной печати сборник «Лепта» и подали его в издательство «Советский писатель». Уже само название издательства должно было насторожить поэтов. В «Лепте» ничего антисоветского, разумеется, не было, но и социалистический реализм в явной форме никак не проглядывал. Сборник не напечатали. Однако десять лет спустя в том же издательстве вышел сборник «Круг», в котором всё-таки были опубликованы стихи более двадцати поэтов из числа неофициалов. Но это была уже совсем другая эпоха – начало Перестройки.
24 мая 1976 при пожаре в своей мастерской на Красной (ныне вновь Галерной) улице погиб художник Евгений Рухин, один из организаторов и участников бульдозерной и «газа-невских» выставок, а также выставки в Нью-Йорке. Художник общался с зарубежными журналистами и дипломатами, что раздражало КГБ. Сотрудники КГБ потребовали, чтобы он прекратил контакты с иностранцами. Рухин не поддался. Это многих наводило на мысль, что пожар был не случайным.
Художники-нонконформисты решили провести выставку, посвящённую памяти Рухина. Местом для её проведения выбрали Петропавловскую крепость. Открытие выставки назначили на 12 часов 30 мая. Главное управление культуры Ленгорисполкома об этом было предварительно уведомлено. До того, ещё 5 мая, ТЭВ (Товарищество экспериментальных выставок) направило в Министерство культуры письмо с просьбой разрешить поведение выставок на открытом воздухе.
Милиция подготовилась к выставке по-своему – художников, несущих картины, перехватывали на подходе к Петропавловке. Устроить выставку так и не удалось, но художники не сдались. По инициативе радикального крыла ТЭВа было решено 12 июня провести новую акцию у Петропавловки. В Управление культуры художники направили письмо, в котором говорилось: «Сообщаем вам, что выставка, намеченная на 12 июня с 12 до 16 часов и посвящённая памяти Евгения Рухина, состоится. Но вместо намеченного ранее показа картин выставка будет носить концептуальный характер. На ней будут представлены самодвижущиеся объекты, находящиеся в непринуждённом движении в течение указанного времени». Письмо, вероятно, озадачило чиновников от культуры, а художники тем временем решили превратить свою акцию в хеппенинг. На этот раз они собрались прийти без картин. К художникам присоединились лишённые возможности печататься поэты. Издательство «Советский писатель» и Союз советских писателей, перекрывшие дорогу «Лепте», толкнули поэтов в ряды протестующих. Фактически это была демонстрация протеста против запретов на свободный доступ неофициальной культуры к зрителю и читателю. Один из организаторов акции, художник Игорь Синявин, накануне был арестован и получил десять суток. При этом его остригли наголо, но бороду оставили. Тут же появился посвящённый ему стишок: «Судьба сурова как цензура,/Как случай роковой, когда/Не уцелела шевелюра,/Но уцелела борода».
Утром 12 июня Юлия Вознесенская собралась на демонстрацию, но в дверях её квартиры появился милиционер и не дал ей выйти на лестницу. Тогда она вылезла в окно и по водосточной трубе спустилась вниз. Под окнами милиция поставить охрану не догадалась. В назначенное время Вознесенская появилась у стен Петропавловки.
30 мая подойти к Петропавловке в полдень я не успел. Когда пришёл, разгон уже закончился. Но 12 июня ровно в 12 часов я был возле Иоанновского моста, соединяющего Заячий остров с Петроградским. Милиция встречала художников на подступах к Петропавловке. У Иоанновского моста вспыхнула перепалка демонстрантов с «правоохранителями». Вознесенская сдерживала рвавшегося в бой поэта Геннадия Трифонова. Лица в штатском, похожие друг на друга и не имевшие особых примет, наблюдали за протестующими со стороны и активно общались с милицией. Милиционеры силой выталкивали демонстрантов с моста. Один из прохожих возмутился агрессивным поведением «стражей порядка». Его схватили и затащили в милицейскую машину. Кто-то спросил у него: «Как Вас зовут?». Он назвал фамилию – Нагожников.
За мостом начинались газоны парка Ленина (ныне Александровского), разрезанные пешеходными дорожками. Машины ПМГ въезжали прямо на посыпанные песком пешеходные дорожки и теснили демонстрантов. Художники вынуждены были отступать. Некоторые держали руки на затылке, изображая подконвойных.
На одной из дорожек оказалась тележка с мороженым. Демонстранты выстроились у тележки в очередь вперемежку со случайными прохожими, среди которых, безусловно, были и законопослушные строители коммунизма. Разгонять такую разношерстную публику милиция не решилась и стала дожидаться, пока все участники протестной акции купят себе мороженое. С вафельными стаканчиками в руках мы не торопясь двинулись в сторону площади Революции (ныне Троицкой). Около Кировского моста (ныне вновь Троицкого) демонстранты разделились примерно пополам. Одни, включая Татьяну Горичеву и Виктора Кривулина, пошли к ближайшей остановке автобуса. Другие направились через Кировский мост на противоположный берег Невы. На мосту нас было двадцать семь человек – я сосчитал. Рядом со мной шла Галина Григорьева. Мы вспоминали смешные истории и анекдоты на злобу дня: про художника-абстракциониста, за которым ходили «искусствоведы» в штатском и тому подобные. Настроение было приподнятое.
Вдоль моста параллельно нашему шествию следовал милицейский катер. Видимо, этот эскорт предназначался на случай, если внезапно кто-нибудь из художников или поэтов прекратит бороться за свободу культуры и решит, что легче утопиться.
Пока мы шли, мимо нас проехали несколько крытых грузовиков, набитых милиционерами. С моста была видна колонна солдат, выстроившаяся у ограды Летнего сада. Мы недоумевали: «Для чего их пригнали? Неужели власти переполошились настолько, что решили привлечь для войны с неофициальной культурой регулярную армию?». Хотелось спросить об этом Г.В. Романова.
Едва мы сошли с моста и двинулись к Марсову полю, как в нашу толпу неожиданно врезалась милицейская машина. Я выскочил буквально из-под колёс. Из кабины выпрыгнули двое в светлых плащах, схватили художника Владимира Бугрина и потащили в машину. Тот сопротивлялся, бил ладонью по кузову машины и кричал: «Юля! Юля!». Мы кинулись отбивать Бугрина, но машина резко рванула, при этом чуть не задавила будущего эмигранта поэта Геннадия Гума и понеслась в сторону Дворцовой площади. Впоследствии выяснилось, что Бугрину дали пятнадцать суток.
На Марсовом поле наша группа рассеялась. Часть демонстрантов направилась на квартиру к Юлии Вознесенской, остальные разошлись по домам. Я пошёл к себе на Шпалерную (тогда Воинова). В то время я жил в квартале от Большого дома, а из окон моей коммунальной квартиры открывался вид на Кресты.
